Социальный заказ — приласкаться к соседке

В 1970-х — начале 1980-х по экрану метались бальзаковские тётки и пожухлые доценты, они что-то искали, пели под гитару стихи Цветаевой, тосковали у окна и утверждали: «Могу весь мир я обойти, чтобы найти кого-то…» Причин искать кого-то не наблюдалось — все эти люди были неплохо устроены, упакованы, много читали и даже ездили на пленэр — бродить по пушкинским усадьбам, разбрасывая осенние листья. И — смаковать своё одиночество. Фоном звучал рефрен: быть одному неприлично (как в кинофильме «Родня»), а эпизодическая героиня Ахеджаковой в «Москве слезам не верит» произносила маразматический диалог насчёт того, что одинокий человек хуже работает. Кате срочно подсовывали Гошу, Людмиле Прокофьевне — Новосельцева, а снобской Раисе Захаровне — брутального голубятника Васю. Это и был тот самый «кто-то», которого надо было хватать без оглядки. Таков был социальный заказ — не дать сапиенсу полюбить самодостаточность. Психологи тоже печалились: человеку неохота общаться.
В середине 1970-х атомизация общества сделалась не то злободневной проблемой, не то — модной темой в искусстве. По сути, об этом повествовали все кинофильмы эпохи Застоя — от рязановских не смешных, а точнее — очень грустных комедий, до утомляющих производственно-любовных сюжетов с пустыми названиями. «По Садовым Лебяжьим и Трубным / Каждый вроде отдельным путём / Мы не узнанные друг другом / Задевая друг друга идём задевая друг друга идём», — пел закадровый голос в «Служебном романе». Им вторила печальная блондинка из «Иронии судьбы»: «О одиночество, как твой характер крут! Посверкивая циркулем железным, как холодно ты замыкаешь круг, не внемля увереньям бесполезным». В прессе писалось, что современный хомо-сапиенс — песчинка в космосе, один на один со своими заморочками, и вообще — наши типовые квартиры в домах-сотах это — социальная деградация.
Именно тогда начали говорить, что новые районы не способствуют соседской дружбе и всем этим вариациям из серии «зайти с тёте Маше за луком и солью». Ретро-фильмы, вроде «Покровских ворот», рисовали обаятельную картину коммуналок с милыми соседями. Но! Художники из разряда Виктора Попкова и Дмитрия Жилинского всё больше писали одиноких, задумчивых интеллигентов, которым, если и скучно, так уж точно не от отсутствия за стенкой развесёлой тёти Маши, у которой всегда есть луковица. Одиночество было модным — оно ассоциировалось не с покинутостью, а с утончённостью. То есть, с одной стороны общество требовало солидарности, коммуникабельности, семейности, а человек всё меньше хотел общаться. По большому счёту, Перестройка ненадолго сплотила людей, погнав их на митинговые площади. Примерно с 1986 по 1993 год советские (и постсоветские) граждане много и жадно общались. Потому что был повод. А ещё был страх, а страх, как известно, заставляет группироваться и держаться вместе…