Наше галантное будущее. 21 век в зеркале 18 века

Для целей этого поста удобнее всего считать границей между XVIII и XIX веками 1789 год. В тот год Галантный век вместе с Просвещением канул в Лету, и наступила совсем другая эпоха. Большинство из нас впитало её мифы и исповедует её ценности. Даже базовое разделение наших политических пристрастий на правый и левый спектр — это лишь движение вдоль правой или левой обочины одной и той же дороги, проложенной в 1789 году.
Национализм, который мы привыкли считать правым и консервативным течением мысли, изначально был левой идеей, разнесённой из Парижа по всей Европе на штыках революционных армий. Причём речь шла не только о французском, но о любом национализме. Например, наполеоновский маршал Мюрат, став неаполитанским королём, принялся стилизоваться под итальянского националиста и вошёл в пантеон предтеч Гарибальди. Первыми повернули это оружие в другую сторону пруссаки, использовавшие немецкую националистическую риторику против самого Наполеона. Австрийцы (истинные консерваторы) смотрели на своих северных кузенов с ужасом: «Что они творят?» В 1813 году одним из условий присоединения Австрии к русско-прусской коалиции было сворачивание Пруссией пропаганды немецкого национализма. Но джинн уже был выпущен из бутылки. Традиционное общество ушло в прошлое, и наступил Модерн.
B своё время вишисты предложили французскому обществу вместо левого лозунга liberté, égalité, fraternité правый девиз travail, famille, patrie («труд, семья, отечество»). Но ведь обе триады восходят к революции, и преамбула конституции 1848 года прямо объединяла их, называя «свободу, равенство и братство» принципами республики, а «труд, семью и общественный порядок» — её базисом.
Впрочем, всё это лишь слова, которые чеканят на монетах. Реальное направление движения истории в истекшие два столетия определяли другие лозунги той же революции — «Да здравствует нация!», «Отечество в опасности!» и «К оружию, граждане!». Их воплощение означало возникновение нашего мира — мира государств и наций.
Человек XVIII столетия, хотя и являлся подданным своего короля, в первую очередь принадлежал к своему сословию, и эта принадлежность определяла его права и обязанности. В XIX-ХХ веках он уже был гражданином своего государства и членом своей нации, из чего проистекала его обязанность по первому зову отечества брать в руки оружие. За упразднение сословий люди заплатили превращением в военнообязанных. Ценой гражданских прав стали мясорубки мировых войн. Восемнадцатый век понимал, что война должна быть занятием профессионалов. Двадцатый принял конвенцию о запрете наёмничества. Cтало принято считать, что служба в армии взрослых мужчин за деньги — преступление, а принудительная отправка на фронт восемнадцатилетних детей — норма. Государственная пропаганда способна вызвать удивительные деформации мышления граждан.
Однако Модерн завершается.
Я склонен считать, что очередная смена эпох наметилась в 1989-м, но это лишь моё частное мнение. Основывается оно на том, что произошло за это время в стране, в которой я живу. На моих глазах здесь было проделано следующее:
- полностью открыты границы со всеми соседями
- объявлено о грядущем отказе от национальной валюты
- отменена всеобщая воинская повинность
- ликвидирована государственная монополия на железные дороги, на почтовое сообщение и на многое другое
- сокращён ряд социальных выплат
- начата пенсионная реформа (с подчёркиванием, что в будущем государство не намерено заботиться о своих престарелых гражданах)
Привычный нам мир государственных границ, призывных армий и социального обеспечения уходит в прошлое. Это и есть возвращение в XVIII век.
Наиболее передовые государства уже не нуждаются в услугах миллионов одноразовых комбатантов. Попытки менее передовых режимов выставлять против профи новобранцев приводят к результатам, на которые невозможно смотреть без слёз. Вполне возможно, в текущем столетии карта обернётся настолько, что преступлением будет считаться как раз отправка на фронт призывников, а использование наёмников станет нормой. В любом случае, война опять становится делом профессионалов. Как это было в XVIII веке.
Создание существующих социальных систем восходит к Бисмарку и Наполеону III. Оба эти деятеля крайне нуждались и в солдатах, и в тружениках тыла (для войны друг с другом). Из сегодняшней ненужности граждан в качестве солдат (да и в качестве работников, если уж говорить начистоту) проистекает ещё одно обстоятельство — неизбежное сворачивание социального государства. Платить ненужным людям никто не будет. Видимо, наше поколение — последнее, которому достанутся более или менее приемлемые пенсии. Нынешним двадцатилетним можно рассчитывать в лучшем случае на какие-то мизерные выплаты в возрасте 75 лет. Те, кто приходит на свет сегодня, не получат и этого. Им придётся позаботиться о себе самим. Как это было в XVIII веке.
Просвещениe пришлo в Европу после эпохи религиозных безумств. Рационализм похоронил многие мифы предшествующей эпохи. Но реакцией на рационализм стал романтизм, с которого началось новое мифотворчество. За двести лет накопились целые монбланы различных иллюзий вроде пресловутых «почвы и крови». Одним из величайших мифов эпохи Модерна был миф о расовом превосходстве белых над остальным человечеством. Это очень поздняя идея. Хотя наука изучала расы издавна, долгое время никто не усматривал в расовых различиях признаков иерархичности. Например, в 1775 году основоположник краниологии Блуменбах подробно описал пять человеческих рас, не пытаясь доказать превосходство или неполноценность ни одной из них. И только Гобино в «Опыте о неравенстве человеческих рас» (1863 год) стал доказывать, что расы иерархичны. Но идеи Гобино и Хьюстона Чемберлена отправлены на свалку. Cегодня раса — это всего лишь раса. Признак, из которого не следует никаких выводов. Как это было в XVIII веке.
Риторика европейского превосходства была свойственна лишь непродолжительной эпохе классического колониализма. Сегодня европейцы выражают не презрение, а восхищение теми, кого бомбят. Как это было в XVIII веке.
В глобальном мире это вполне естественно. В своё время я немного рассказывал о шотландском кондотьере Джордже Джейкобе О’Гилви. Он служил сначала в датской, а потом в австрийской армии и, отстояв Брно от шведов, стал кем-то вроде национального героя Моравии. Его сын Георг Бенедикт фон Огильви родился в Моравии и дослужился в австрийской армии до фельдмаршала. Потом он поступил на русскую службу, снова в звании фельдмаршала. Патриотам надлежит чтить его память — он взял Нарву и составил первое штатное расписание русской армии. Наконец, Огильви перешёл на саксонскую службу (по своему обыкновению, опять в чине фельдмаршала).
В XIX-XX веках подобную карьеру трудно представить. Но в XVIII она была нормой. И стала нормой для топ-менеджеров сегодня. Элиты больше не нуждаются в территориальной привязке. Не важно, где вы родились, важно, с кем вы заключили контракт. Как это было в XVIII веке.