Разговор с Аркадием Островским, автором книги “Изобретение России”, получившей Оруэлловскую премию.

Оруэлловская премия ежегодно присуждается в Лондоне авторам, которые следуют завету Джорджа Оруэлла “превращать политическую литературу в искусство”. В 2016 году эту награду получил британский журналист, уроженец России Аркадий Островский. Его книга The Invention of Russia (“Изобретение России”) – это история о том, какую роль сыграли СМИ сперва в разрушении СССР, а затем в формировании путинизма. Герои книги – люди, создававшие образ России в печати и телеобразах: Егор Яковлев и его сын Владимир, Игорь Малашенко, Леонид Парфенов, Александр Невзоров и Константин Эрнст, политики, олигархи и чиновники.

Аркадий Островский считает, что ситуация конфронтации, созданная сегодня Кремлем, опаснее противостояния времен холодной войны.

– Аркадий, вы рассказываете о том, что нынешняя Россия сконструирована при помощи слов, сконструирована журналистами. Название книги “Изобретение России” связано с шоу, которое главный конструктор этой иллюзии Константин Эрнст устроил на открытии Олимпиады в Сочи. И, конечно, в первую очередь Россия – это порождение телевидения, которое вы сравниваете с психоактивным наркотиком, галлюциногеном…

– Действительно невероятная сила слов, идей и образов в России. Наверное, мало стран, где медиа имеют такое ключевое значение для истории, когда разные люди в разных поколениях пытаются конструировать реальность, конструировать страну. У меня эта история начинается с тех, кого принято называть шестидесятниками, они тоже во многом программировали страну, программировали из-за того, что империя рухнула. Это не просто литературный оборот, а так оно и было, поскольку система держалась на двух опорах: первая опора была репрессии или угрозы репрессий, после смерти Сталина они стали более точечными. Вторая опора – идеология, пропаганда, ложь. И когда стали ослаблять вторую опору, а потом вообще ее выдернули из-под системы, то система рухнула. Я думаю, те, кто стоял у руля печатных СМИ – а всё происходило именно на страницах печатных СМИ вначале, вся перестроечная история связана с печатью, – конечно, не могли предположить, к чему приведет их пафос, их попытка внести долю правды в эту идеологическую систему.

– Думаю, что и люди, которые сейчас управляют телевидением, тоже не могли предположить, что произрастет из их игр. Ведь это люди из либерального мира: западник и поклонник Голливуда и Фассбиндера Эрнст, Кулистиков вообще у нас на Радио Свобода работал в 90-е годы. Дмитрий Киселев и даже Андрей Караулов были когда-то либералами, и вот они-то и создали путинизм. Понятно, что у каждого персонажа своя история, но что ими движет – исключительно жажда наживы, цинизм или все-таки более сложные мотивы?    

– Залезть в голову к этим людям довольно сложно. Я предполагаю, что люди, безусловно, одаренные, каким является Константин Эрнст  (в меньшей степени это относится к Кулистикову и к Олегу Добродееву, которые больше исполнители), прекрасно понимали, к чему может привести это конструирование реальности. Очень слабо прочерченная линия между реальностью и образами, между реальностью и выдумкой привела к тому, что никакого уважения к реальности, к жизни, к фактам нет. Еще физиолог Павлов писал, что русские люди не очень интересуются реальностью и фактами, а гораздо легче откликаются на отображение этой реальности в литературе, лучше реагируют на сигналы, нежели на самою реальность. Западному читателю довольно сложно представить себе, как люди могут конструировать страну, как историю можно рассматривать как некую ленту, которую можно то откручивать назад, то проворачивать вперед, все время искать точку, где всё пошло не так.

На смену шестидесятникам пришли их дети. Сын Егора Яковлева Владимир Яковлев был основателем самой яркой постсоветской газеты “Коммерсант”, где закладывалась идея конструирования реальности, новых русских, капитализма, которого еще в помине не было. Эта газета формировала новых людей так же, как в свое время газета “Правда” пыталась формировать советского человека. У этих детей, родившихся в середине-конце 60-х годов, никакого пиетета по отношению к родителям не было. Более того, было презрительное отношение, насмешливое, потому что отцы оказались банкротами и в экономическом смысле, потому что рухнула советская экономика, и в моральном отношении, все эти прекрасные слова про долг, про социализм с человеческим лицом им казались пустыми.

Они отказывались от пафоса 60-х годов, хотели западной жизни, вычеркивали из истории страны весь период советской цивилизации. Газета “Коммерсант” так и писала, что она не выходила с 1917 года по 1991-й по независящим от редакции обстоятельствам; таким образом изымался из истории советский кусок. Но ведь в советской цивилизации на протяжении многих лет, в том числе в таких журналах, как “Новый мир”, таких театрах, как “Современник”, Художественный театр, Таганка, вырабатывались антитела, антисталинский иммунитет. Вычеркивая весь этот кусок советской истории, они на самом деле отказывались и отбрасывали иммунную систему.

– Вы рассказываете любопытную историю о том, как Путин, ужиная с Игорем Малашенко, стал его критиковать за то, что тот разрешил своей дочери ехать в школу на обычном такси из лондонского аэропорта, поскольку такси, по его словам, может оказаться ненастоящим, дочь могут похитить… Мне кажется, что это совсем не смешная, а довольно жуткая история, очень многое объясняющая, и то, почему Путин так маниакально скрывает своих дочерей и, например, почему он создал Нацгвардию. И вообще можно тут заподозрить какую-то психическую болезнь, паранойю. Как вы интерпретируете этот сюжет?

– Паранойя, безусловно, присутствует во многих людях, которые вышли из советского КГБ. Подозрительность является частью шпионского комплекса, хотя не все считают, что Путин был настоящим шпионом. Вообще, когда занимаешься так называемыми силовиками, начинаешь понимать, что у них очень гомогенное сознание, они одинаково думают и разговаривают вне зависимости от чина, это может быть генерал, а может быть лейтенант, но логика размышлений очень похожа.

Эту историю Малашенко и рассказал мне потому, что она очень ярко отражала ход мыслей Путина. Когда жена Малашенко рассказала историю о том, что их дочь прилетела в аэропорт Хитроу, позвонила оттуда родителям и сказала, что ее не встретила машина из школы, спрашивала совета у родителей, что ей делать, ждать этой машины из школы или брать такси, жена Малашенко сказала: “Бери такси”, а Путин ей сказал, что вы неправильно посоветовали своей дочери, откуда вы знаете, что это такси настоящее.

Эта маленькая деталь очень характерна для Путина: подозрительность ко всем, и за всем видится вражеская рука, ничто не может быть настоящим, ни такси не может быть настоящим, ни чувства не могут быть настоящими, ни мотивы поведения, за всем кто-то должен стоять. Точно так же, как за Болотной обязательно должен стоять Госдеп, – не могут же люди просто так выйти на улицу и начать протестовать против сфальсифицированных выборов, а то они раньше не знали, что выборы сфальсифицированы. Или не могут просто люди выйти на Майдан в Киеве и вот так просто размахивать флагами Евросоюза, конечно, за этим кто-то стоит, конечно, это все ненастоящее. Как такси ненастоящее, так и чувства ненастоящие, и мысли ненастоящие, всё сконструировано, и реальность можно сконструировать.

– Верно. И вот здесь все сложнее, чем кажется на первый взгляд. С одной стороны, да, безусловно, Путин появляется ниоткуда, его никто не узнает, никаких рейтингов у него нет, он не считывается в самом начале. Более того, Березовский, который управлял Первым каналом, ОРТ и полностью подчинил этот инструмент задаче продвижения Путина, считал в 1999-2000 году, что Путин – это никто, что они сейчас сконструируют своего ненастоящего силовика: есть настоящий Примаков и есть ручной силовик, такой симулякр, мы сейчас сделаем подмену, как в картах, а зрители не заметят, что был настоящий и довольно опасный, а есть ненастоящий, наш, мы его сейчас быстренько сделаем, и будет у нас такой ручной силовик. И создадим мы его именно телевизионными средствами. Точно так же, как мы выиграли выборы в 1996 году, помогая Ельцину своими телеканалами, так же мы сейчас сделаем президента из Путина. При этом Ельцин был реальной исторической фигурой невероятно крупного масштаба, Путин действительно поначалу таким не являлся. Но дальше происходят события вне контроля телевидения, потому что взрывы домов и начало войны в Чечне, какие бы конспирологические теории ни строились, но они были в реальности, люди реально погибли.

Я думаю, что Ельцин в Путине разглядел что-то, чего не разглядел близорукий Березовский и многие из этих медийных людей. Ельцин, обладая звериным политическим чутьем, почувствовал, что в Путине есть что-то такое, чего нет в Сергее Степашине. Неслучайно, что выдвигают Путина, а не такого тоже ручного и совершенно послушного Степашина. Я думаю, что Ельцин что-то уловил в нем, уловил правильно. Потому что просидеть на троне 16 лет в такой стране, как Россия, не шутка.

Вы говорите, что он не участвует в теледебатах, потому что не уверен в себе, я позволю себе не согласиться с этим. Я думаю, что он не участвует в теледебатах совершенно по другой причине – потому что он царь, потому что в нем есть ощущение себя как царя, божественной власти и ощущение миссии, которая никак не противоречит всем коррупционным скандалам.

– Он и в 2000 году, когда еще не был никаким царем, тоже в дебатах не участвовал.

– Тогда он не участвовал действительно из-за неуверенности, но постепенно сакрализуется государственная власть, и он себя отождествляет с этой властью. Заметьте, очень интересный момент: когда Путин уходит с поста президента в 2008 году, перестает быть президентом на четыре года, он при этом остается царем. Это в России такая проверка постоянно – царь настоящий или не настоящий? Так вот эти четыре года показывают населению, что царь настоящий: видите, он может не называться президентом, может сидеть не в Кремле, а в Белом доме, он все равно царь.

Путин сегодня – это совсем не тот Путин, которого мы видели в 2000 году, но очевидно в том Путине, которого мы видели в 2000 году, уже было заложено что-то такое, что проросло таким образом.

– Аркадий, вы пишете, что сейчас ситуация опаснее, чем во времена холодной войны. К чему, на ваш взгляд, все это может привести?

– Мы видим, к чему это может привести. Это приводит к хаосу, к войне, к перекраиванию границ государств, к бряцанью ядерным оружием – это вещи очень опасные. Мне кажется, что ситуация более опасная, чем в советское время, потому что у советской партократии не было комплекса неполноценности, который есть в российской элите по отношению к Западу. Советский Союз, как и Америка, вышли победителями из Второй мировой войны, это были люди одного поколения, многие из них воевали, и поэтому у них было ощущение страны, которая победила. Слава богу, им объяснили советские ядерные физики, в том числе Андрей Дмитриевич Сахаров, к чему может привести термоядерная катастрофа. Они, конечно, очень осторожно пользовались словами: угроз о том, что мы превратим Америку в ядерный пепел, Советский Союз себе позволить не мог. И доля ответственности была другой, потому что Советский Союз контролировал половину мира, все-таки были коллективные органы управления, один человек не мог принимать решения так, как может сейчас их принимать Путин, потому что были органы политбюро, ЦК и так далее. Сейчас ситуация гораздо опаснее, потому что элита абсолютно безответственная, потому что у нее есть комплекс проигранной холодной войны, его не было в самом начале, в конце 80-х – начале 90-х годов, он привит позже.

Это люди, у которых совершенно нет никаких сдерживающих механизмов, решения принимает один человек, элита безответственная, война кажется видеоигрой. Как Эрнст показывает по Первому каналу, так и мы, и вообще вся система настроена на телевидение.

– Вы писали книгу по-русски или сразу по-английски и не думаете ли, что какой-то вариант стоило бы предложить и для российского читателя?

– Он в работе, русский вариант книги будет. Я ее писал сразу по-английски, потому что невозможно написать книжку по-русски для западной аудитории. Если быть откровенным, я ее писал для своих детей. Моим детям, к счастью, не довелось жить в советской стране, они имеют довольно слабое представление о том, как все было устроено. Дети англоязычные, мама у них англичанка, и мне бы очень хотелось, чтобы они узнали чуть-чуть про эту страну и про то, как все происходило, с моих слов, а не с чьих-то.