Главная странность Петербурга широко известна, но мало кем осознаётся в полной мере: основав Петербург, Петр-1 “в Европу прорубил окно”. Почему окно, а не дверь? Ведь нормальные люди через окна не ходят, а смотрят. На самом деле Пушкин не случайно так выразился – тогда через Петербург можно было в Европу только глазками смотреть, а ручками не трогать.

Сам Пушкин это прекрасно понимал и в авторском примечании к своей строке “в Европу прорубить окно” он прямо ссылается на первоисточник – французские слова Франческо Альгаротти: “Петербург — это окно, через которое Россия смотрит в Европу”.

Но источники массовых знаний типа школьных учебников и пресловутой Википедии упорно вещают: “В Европу прорубить окно” — крылатая фраза из поэмы А. С. Пушкина «Медный всадник», характеризующая основание Петром I города Санкт-Петербурга — первого морского порта Московского государства.”

Таким образом одной фразой всем внушают как минимум двойное вранье:
1. будто Петербург – морской порт
2. будто Петербург – первый порт Московского государства

Разберем туфту по пунктам.

Вранье № 1 будто бы Петербург основан как морской порт

Настоящий морской порт как был, так и по сей день остается в Кронштадте на острове Котлин. Из Петербурга морской порт – как из го#на пуля. И это было ясно с самого начала ещё легендарному Петру-1.

Изначально ни один мало-мальски серьезный корабль физически не мог подойти непосредственно к Петербургу – сел бы на мель в Маркизовой луже, как иронично называли в 19 век питерское “взморье” болотного типа. А со всякими вражескими лодочками можно было справиться на месте. Может быть поэтому и никогда не было никаких крепостных стен у Петербурга в отличие от любого другого приличного города того времени? Или такой бестолковый город как анекдотичный “Неуловимый Джо” просто никому не был нужен?

Но ведь с другой стороны, и ни одно торговое судно не смогло бы доставлять товары непосредственно в/из Петербурга. Как оно и было на самом деле. Корабли доходили до острова Котлин (Кронштадта), где происходила перегрузка на всякие лодочки и баржи-плашкоуты, которые могли бы пройти до Петербурга.

Купцы матом крыли, что доставка товаров из каких-нибудь Лондона или Нью-Йорка до Кронштадта стоит столько же, сколько перегрузка и доставка от Кронштадта в Петербург, но вариантов не было. У английских моряков начала 19 века бытовала поговорка: “Путь от Лондона до Кронштадта гораздо короче, чем от Кронштадта до Васильевского острова”.

Вроде бы с этим пытались бороться. Будто бы сколько раз пробивали путь от Петербурга к ближайшему настоящему морскому порту Кронштадту, гробили кучу людей, техники и средств, но без толку.

Символично, что сей путь называется не просто углубление судового хода – фарватер, а “Морской канал”, аналогично проложенным по суше водным путям. Во как достала всех эта непроходимость кишечника, натуральный запор наносов Невы в Финском заливе! Хорош морской порт, до которого семь верст киселя хлебать, точнее 27 морских миль по болоту (не отсюда ли поговорка)?

Настоящая связь Петербурга с Кронштадтом появилась только благодаря человеку с “говорящей” фамилией Путилов (невольно закрадывается сомнение – а не псевдоним ли это?). В 1860-х Путилов создал завод, производящий рельсы, паровозы и прочее для железнодорожных путей сообщения.

Но затем “в голове у Путилова засела новая, еще более амбициозная задача”. Завод выходил на взморье. Морского порта как такового в Петербурге не было. Финский залив мелок. Грузы с океанских кораблей перегружали на барки в Кронштадте, а потом буксировали в Неву. Перегрузка и доставка удваивали стоимость фрахта. Путилов задумал создать на заводской земле настоящий морской порт, соединив его глубоководным каналом с Кронштадтом. К порту нужно было протянуть специальную железную ветку, построить причалы. Денег и согласований требовалась уйма.

Вначале всё складывалось как нельзя успешно. Сам государь обещал финансировать создание порта. Путиловский завод приносил огромный доход, и часть средств можно было вкладывать в новое строительство. Уже через два года к порту провели железнодорожную колею, а в 1876 году начали строить морской канал.

Путилов строил канал фактически на собственные деньги и в результате не без помощи “друзей” приблизился к банкротству. Над заводом назначили государственную опеку. Путилов умер от инфаркта 18 апреля 1880 года. Смерть спасла его от позора и долговой тюрьмы. Символично, но Путилова согласно его завещанию, похоронили в часовне на берегу недостроенного Морского канала.

За 20 лет строительства во время дноуглубительных работ вынуто 9,5 миллионов кубометров грунта, общая стоимость самого канала, гаваней и портовых сооружений составила 14,8 миллионов рублей.

Весной 1885 года состоялось торжественное открытие Путиловского Морского канала и Петербург наконец-то стал крупнейшим портом страны.

Картина Александра Карловича Беггрова “Открытие морского канала в Санкт-Петербурге в 1885 году”:

Вранье № 2 будто бы Петербург – первый морской порт Московского государства

Как мы уже убедились, Петербург до второй половины 19 века мог назваться морским портом только в насмешку. Гораздо более ранними морскими портами Московского государства по официальной истории были:

– на Белом море морской порт Архангельск на Северной Двине с 1555 года;
– на Азовском море – морской порт Азов, который брали много раз (лень считать сколько 5 или 6?) – первый раз будто бы в 1696 году, но окончательно только в 1774 г., да и от Смоленска прямым путем вниз по Днепру в Черное море без проблем можно было попасть;
– порт Астрахань, просто ближе к Каспийскому морю в болотах невозможно что-либо построить;
– в конце концов, если речь идет только о Балтийском море, то гораздо более удобный морской порт Рига на Даугаве (Западной Двине), который взяли в 1710 году, или крепость Ивангород на реке Нарве, которая будто бы существует аж с 1470-х гг.

Так что именовать Петербург ПЕРВЫМ морским портом Московского государства – это из разряда шизофрении.

“Форточка дырочка в Россию”

Если из-за участка мелководья длиной всего лишь 27 морских миль (47 км) Петербургу было отказано в праве именоваться “дверью” (port – ворота, дверь), то как можно назвать его исходя из водного пути в Москву протяженностью 2760 километров?

Тут не подходят ни форточка, ни щель, скорее дырочка, трубочка или капельница в Россию.

Местность вокруг Петербурга оказалась исключительно бесплодной, малопригодной для сельского хозяйства и корм всегда приходилось возить издалека. Непонятно чем они там питались поначалу, но со времен Екатерины-2 потихоньку начались поставки из бассейна Волги через Вышний Волочек, например, из Гжатска (современный Гагарин Смоленской обл.).

Образно говоря, Петербург напоминал тогда застрявшего в болоте малярийного больного, которого приходится кормить через зонд – узкую трубочку Вышневолоцкой водной системы.

И это совсем не шутка. Был момент, когда из-за просчетов проектирования и недостатка воды суда с хлебом застряли в Вышневолоцкой системе, и Петербург чуть не отдуплился от голода, в первую очередь слуги и прочие работники: Я без пропитания оставаться не могу. Где же я буду харчеваться?!”

Более-менее нормальное снабжение Петербурга из бассейна Волги было налажено только в начале 19 века после прокладки Мариинской и Тихвинской водных систем, сходящихся в Рыбинске, почему он и стал потом “бурлацкой столицей”.

Но это было бы ещё полбеды, вся беда в том, что из всей плохой местности для Петербурга было выбрано наихудшее место – на болотистых островах дельты Невы, чем изначально запрограммированы все последующие проблемы.

Приют убогого чухонца

К моменту основания Петербурга идеальное, никогда не затопляемое место на материке вблизи устья Невы уже было занято шведами – при впадении Охты в Неву стояла крепость Ниеншанц.

Что делать?

Пушкин нам подсказывает как было дело: “На берегу пустынных волн Стоял Он, дум великих полн, И вдаль глядел. Пред ним широко Река неслася; бедный челн По ней стремился одиноко. По мшистым топким берегам Чернели избы здесь и там, Приют убогого чухонца.”

Опаньки, а это идея – выгоним убогого чухонца и с мшистых топких берегов “назло надменному соседу отсель грозить мы будем шведу” – покажем фигу Ниеншанцу и одновременно в противоположную сторону фигу через Балтийское море!

Потом выгоним шведа из Ниеншанца, но жить там не будем, а забросим эту хорошую крепость, да так надежно, что потомки только раскопками что-то обнаружат. Лучше построим другую хорошую, на Заячьем острове, под названием Петербурх, но и там жить не станем, только хоронить. А жить будем в деревянной избушке на мшистых топких берегах как чухонец там живал. Кстати, так и повелось – все последующие императоры вплоть до Николая-1 обитали прямо на берегу в больших деревянных домах, обмазанных штукатуркой и раскрашенных под камень.

Да что за проблема? Всё равно в болото ни один приличный шведский корабль зайти не может. Со шведом будем сражаться не в Питере где холодно и мокро, а в степях Украины – под Полтавой, там тепло, сухо и сытно.

Так, со шведами разобрались, но осталась вечная борьба с запланированным хеморроем – наводнениями:

Даже сейчас с практической точки зрения приобретения недвижимости полезно рассмотреть план Петербурга с указанием местностей, затопляемых при разных уровнях наводнений, в том числе максимальный уровень, соответствующий наводнению 7 ноября 1824 года:

Несложно заметить, что уже существовавшая на Неве к моменту основания Петербурга крепость Ниеншанц расположена в безопасном месте на материковой территории.

Спрашивается, почему бы не развивать город именно от Ниеншанца в сторону материка? Город гарантированно был бы навсегда избавлен от наводнений и транспортных проблем, будучи отнесен всего на 5-6 км восточнее. Но Петр-1, он такой шебутной, лёгких путей на материке не ищет, ему болото подавай, наводнения, сырой ветер с моря и прочие радости.

Как будто в продолжение глумления над здравым смыслом в Петербурге сооружен загадочный “Медный всадник”, главная странность которого даже не в том, что Петр-1 без штанов, зацепившись каким-то чудом, сидит на вздыбившемся коне без стремян и седла. И вовсе не в том, что он подозрительно напоминает композицию Георгия Победоносца со змеем, но без копья.

Главный вопрос – почему памятник Петру-1 сделан без каких-либо морских портовых и флотско-корабельных признаков? По легенде Петр-1 в болото полез будто бы исключительно из-за “морского” порта и флота. Тогда причем тут кони? Или образ Петра задуман таким разнообразным: то подводная лодка флотоводец в степях Украины, то всадник на болоте, то мореплаватель, то плотник, то накурился в Амстердаме?

Кстати, лошадей на острова Петербурга поначалу приходилось привозить на специально оборудованных конных галерах, ну и корма естественно, целую Сенную площадь отгрохали. Если бы ещё кто толком объяснил зачем они там нужны, если с удобством передвигались на галерах и прочих лодках? По приколу прокатиться по острову верхом али в карете? Острова такие гигантские что без лошади не пересечёшь?

Когда-то в Петербурге насчитывали от 101 до 142 островов, сейчас их количество уменьшилось до 33-42 (везде разные данные).

Вообще, вся кипучая деятельность в Петербурге отдаёт армейским маразмом, одно раскрашивание деревянных домов под каменные чего стоит. То копают дополнительные каналы “а-ля Венеция” на Васильевском острове и всякие другие вроде Адмиралтейского и Лиговского, а затем их же закапывают и наоборот начинают строить мосты. Много мостов всяких и разных – наплавные и постоянные, деревянные и чугунные, висячие, разводные, а транспортные проблемы всё равно встают в полный рост.

Тем не менее, всяк кулик своё болото хвалит и на материк ни за что не пойдёт. А потом жалуется что пробки и вообще мосты развели…

И всё потому, что “Петра творенье” – изначально не город-порт, а город-Хеморрой Петербург, “неведома зверушка”.

Почему столицей огромной страны стал именно этот странный город, находящийся у черта на куличках, а не находящийся ближе к центру, например Нижний Новгород или Казань? Такие наивные рабоче-крестьянские вопросы о Петербурге могут возникнуть, если не понимаешь истинных причин его создания. Логика основателей становится предельно ясной, если ответить на классический вопрос экономической географии: “Почему город возник именно на этом месте и в это время?”

Источник