Воспоминания о 90-х – тренд последних нескольких лет. Для беседы об основных культурных феноменах последнего десятилетия XX века музыкальный критик Артемий Троицкий пригласил журналистов Reminder к себе в гости и объяснил, почему о том времени не стоит жалеть.

– Многие герои 90-х жалуются, что не понимают происходящее в современной культуре. Вы понимаете современную культуру?

– Мировосприятие 90-х и сегодняшних реалий сильно различается, потому что все эмоциональное восприятие мира стало совсем иным. В частности, многие мои прогнозы по поводу культурной жизни не сбылись. Сегодняшнее время любят сравнивать с «брежневским застоем». Однако первая половина 80-х годов сопровождалась очень серьезными культурными взрывами. Был дефицит всего, война в Афганистане, конец диссидентства и в то же время – могучее подполье, активная художественная и музыкальная жизнь. Сегодня все стало намного мельче. Нет нового Александра Башлачева или Ильи Кабакова, а есть непонятно что. Я неоднократно предсказывал, что в этом болоте неизбежно возникнет «культурная реакция» и случится мощный взлет подпольного, не обязательно протестного, но, по крайней мере, антиофициального искусства и культуры. А этого взрыва, к сожалению, нет.

– Чем это можно объяснить?

– Самыми разными вещами. Но я считаю, это следствие эмиграции. Те, кому тут скучно живется, просто отсюда валят, особенно художники. Из моих знакомых в этой сфере за границу уехали примерно три четверти, из моих любимых писателей тоже уехали очень многие.

– Пишут при этом на русском языке и очень часто про Россию…

– Да, это так. И не все из художников успешно интегрировались в западный арт-мир. Но зато они там себя чувствуют хорошо и в безопасности.

– Есть ли сегодня культурные феномены?

– Единственная культурная сфера, которая процветает в России в последние годы – непонятно почему, – это театр. В 90-е годы его не было вообще как жанра. Но появилась «могучая кучка» интересных людей: Константин Богомолов, Кирилл Серебренников, Театр.dоc с «Практикой», разумеется. И в театр стало модно ходить. Это такой единичный культурный феномен. Большой бугор среди болота.

– Может быть, отсутствие новых культурных феноменов и привело к такой дикой ностальгии по 90-м?

– У меня нет ностальгии по тем временам. При том что с карьерной точки зрения это были пиковые для меня годы: много проектов, начальственные должности на телевидении, публичная популярность, журнал Playboy. Но за всем этим стояло слишком мало по-настоящему качественной субстанции. В 90-е навредили деньги и рынок. Я считаю себя «восьмидесятником», это мои модельные годы. Тогда рынок сожрал качество, и на музыке это отразилось в первую очередь. Не было уже никакого Курехина, Цоя и им подобных, по-настоящему могучих, на грани гениальности людей. А был в лучшем случае веселый ироничный постмодерн. Но тогда была реальная свобода, которую сегодня в наше время трусости и зависимости не найти. Многие ностальгируют и по ней.

– В 80-е культура во многом развивалась из-за запретительной политики государства. Поэтому протест набирал такие творческие мощности. Но в 90-е наступила настоящая свобода. Можно было делать все что угодно. Почему же ничего не взошло?

– В 90-е Россия была страной настоящей анархии. Это было здорово и очень весело. Но, к сожалению, несмотря на это, родились только фильмы типа «8 с половиной долларов» (режиссер Г.Константинопольский), музыка типа группы «Мумий Тролль» и художества авторства типа Виноградова и Дубосарского. Хотя мне все эти штуки нравятся, я дружу и с художниками, и с Лагутенко. Но в этом нет настоящего масштаба. И это моя основная претензия к 90-м. Начались раскрутки, продюсеры и вся эта коммерция. Как только диктатура денег о себе громко заявила, – всё, реальное творчество кончилось.

В 80-е денег не было совсем. Заработать было невозможно, все работали бескорыстно и выкладывались по полной. Поэтому кумирами становились те, кого никто не раскручивал, но они доставляли передовой части народа то, чего она жаждала. С позиции соотношения таланта и денег в 80-е мы жили в идеальное время.

– Давайте тогда назовем самые знаковые события для культуры 80-х…

– Сначала это революция подпольного искусства и появление огромного количества лидеров подполья. Витя Цой уже не попсовый панк, а гигант, и Сергей Курехин не хулиган-тусовщик, а реальный гений. Это распространялось и на художественную среду, где появился Тимур Новиков. Огромнейшая магнитофонная индустрия (магнитиздат), которая была даже масштабнее, чем литературный самиздат. Подпольные объединения художников, разные сквоты, а также ap-art – квартирные выставки. Подобным образом потом стали организовываться музыкальные концерты. Частное пространство становится ареной культурной революции. Вскоре к власти приходит Горбачев, и все это быстро легализуется. Поэтому вторая половина 80-х – это то, что уже вырвалось на открытое пространство из подполья, если говорить о музыке и искусстве. В кино была совсем другая история.

– А кооперативное движение как прообраз будущего частного предпринимательства 90-х, которое появилось как раз с приходом Горбачева, оказало влияние на культурное развитие?

– Я в нем участия не принимал. Сами кооперативы были палкой о двух концах. С одной стороны, они делали жизнь более веселой и разнообразной. Например, кооперативные рестораны сделали доступным этот вид досуга для большей части населения. Наша «фуд-сцена» родилась как раз тогда, а не при хипстерах.

Но кооперативы, конечно же, превратились в тормоз для развития свободного искусства. Как пример, это случилось с электронной музыкой и рейвами. Я помню истоки этого движения и то, как ребята из Петербурга (Иван Салмаксов, Олег Цодиков, «Новые композиторы» и пр.) устраивали первые рейвы в ленинградском планетарии. Потом они в 1991 году организовали знаменитую «Гагарин-пати» уже в Москве. Я в ней тоже участвовал. Все было здорово. Это была совершенно новая сцена, ставшая очень важной. Но во что все это очень быстро выродилось? Тут же возникли мафиозные люди вроде Сергея Лисовского и какие-то непонятные клубы типа Red Zone или «Феллини». Фактически вся эта молодежная рейв-сцена стала «поляной» для мафии, причем я имею в виду настоящих бандитов. И все – движение закончилось. Вместо рейвов стали устраивать мегатанцульки со стриптизом и тоннами кокаина.

Типичная история того времени и причина, по которой я к нему отношусь без пиетета. Да, был кураж, но я видел, как все эти «герои 90-х» пожирали и со страшной силой уничтожали себя. Это, кстати, хорошо чувствуют наши официальные круги, которые 90-е ненавидят, называя их лихими и беспредельными.

– Давайте поговорим про рок и его героев. В 1990 году Виктор Цой и группа «Кино» с аншлагом собрали «Лужники». Что же случилось с этим жанром, если сейчас в нише рок-музыки тот же стадион собирает Сергей Шнуров, которого уместнее представить на корпоративе в дорогом ресторане?

– Рок-сцена обрушилась на стыке 80-х и 90-х годов по нескольким причинам. Во-первых, она публике надоела. Одно дело – что-то веселое, легкое и танцевальное. Другое – музыка, которая «грузит», как песни «Аквариума» на стихи Гребенщикова или песни «Наутилуса» на стихи Кормильцева. Похожее было за рубежом в начале 70-х годов, когда все эти авангардисты в лице Джими Хендрикса или Моррисона народ достали, а захотелось музыки в стиле «диско», чтобы поплясать и потереться друг о друга задом и передом. У нас случилось то же самое. На смену группам вроде «ДДТ» пришли коллективы «Ласковый май», «Мираж» и прочие.

Во-вторых, рок-сцена потеряла самоидентификацию. Во многом наш подпольный рок был вдохновлен борьбой с косностью, жлобством, лицемерием и прочими «милыми» качествами «совка». А тут – все. С кем бороться? Нет больше ни партии, ни комсомола. КГБ? Тоже нет. Всемогущее в СССР министерство культуры стало какой-то мелкой конторкой. Враг рассеялся, поэтому очень многие застыли в невнятности и непонятности, о чем петь.

– Не поняли время?

– Да. Элементарно растерялись, да и для публики эти песни перестали быть актуальными. Полковник Васин со своей женой из гребенщиковского «Поезда в огне» уже отъехал в отставку.

Третья причина, что ничего не получилось с заграницей. Очень часто дополнительные импульсы приходят «с другой стороны». Если бы вдруг Гребенщиков, «Звуки Му» или «Браво» с Агузаровой прославились на весь мир или хотя бы просто в Европе, то это «отраженным светом» ударило бы и по нам. Тут, как назло, ничего такого не случилось. Хотя были и многомиллионные большие контракты. Запад как раз очень хотел на «горбимании» продвинуть каких-нибудь «советских звезд», но ничего из этого не вышло.

Все наши музыкальные международные амбиции не осуществились, все проекты провалились. Вне привычного «советского» контекста наши рок-звезды оказались слишком экзотичны.

– А как же группа «Парк Горького»?

– Созданная Стасом Наминым на экспорт сама группа была совершенно бездарна. На Западе таких бесчисленное количество, так что она просто затерялась. Кроме того, у нашего рока имеется определенная несовместимость с западным аналогом. Под словами «рок-музыка» у нас и за границей имеют в виду разные вещи. За рубежом она базируется на теме секса, а у нас – на философии и лирике. Оказалось, что западные люди наш рок просто не понимают.

– Хорошо. А та же Жанна Агузарова, которая прежде всего певица с уникальным голосовым диапазоном, – почему у нее не получилось?

– Да, у Агузаровой были все возможности, чтобы стать «русской Бьорк». Но в отличие от умной и стервозной исландки Жанна свою карьеру самолично загубила. Все это происходило у меня на глазах. Это уже была проблема ее характера.

– Что появилось на месте настоящего русского рока в 90-е?

– Мне нравится «Мумий Тролль». Это самая правильная и талантливая группа, которая хорошо отражала дух тех годов. Их песню «Утекай» я назову гимном 90-х: «Остались мы на растерзание». Вообще Лагутенко блестящий текстовик, настоящий русский Мик Джаггер, в нем есть секс.

К тому же группа была очень легкой, ироничной, без всей этой древнерусской тоски, которой русский рок славится. Если бы «Мумий Тролль» был на 20 лет моложе, то, возможно, смог бы стать единственной русской группой, сделавшей глобальную карьеру. Хотя и для России 90-х эта группа была идеальной.

Мне нравится Земфира, которую я считаю не только прекрасной певицей, но и великолепной поэтессой. Были изысканные в музыкальном отношении, очень интеллигентные группы вроде «Мегаполиса» и «Ногу Свело!».

В «минус» року 90-х я бы отнес все, что принесло с собой «Наше радио» и его радиоформатный рок, который в народе окрестили «говно-роком». Для меня его олицетворяет группа «Чайф» и вся эта плеяда вроде Чижа, группы «Кукрыниксы» с их русско-народными тоскливо-хороводными интонациями.

– Однако, справедливости ради, надо сказать, что «Мумий Тролль» – группа искусственная и импортная. До того, как ее возглавить, Лагутенко жил и работал на хорошей должности в Лондоне.

– Ну и что? Тут совершенно другие мотивации. Да, Лагутенко приехал из Лондона и с помощью Леонида Бурлакова сделал модную группу для внутреннего рынка. Но они модно выглядели и играли очень актуальный брит-поп.

– При этом все дальнейшие проекты рекорд-лейбла Лагутенко «Утекай рекордс», кроме Земфиры, оказались провальными…

– Согласен. Но талантов не так много. 90-е годы не дали такого количества талантливых людей, кроме Лагутенко и Земфиры. В 80-е их количество исчислялось десятком.

– Давайте вернемся к теме денег в музыке. В какой момент администраторы стали продюсерами, определяющими репертуар артистов, да и самих артистов? Откуда появились все эти люди? Все-таки Стас Намин, создавший «Парк Горького», сам был музыкантом.

– В значительной степени возвышение продюсеров, то есть тех, кто занимался раскруткой артистов, случилось потому, что их требовала новая медийная ситуация. Появилось и очень быстро приобрело влияние музыкальное радио вроде «Европа Плюс» и «М-радио». Чуть позже к ним добавилось и телевидение. Сначала в эфире федеральных каналов стали появляться музыкальные программы, потом открылись «Муз-ТВ» и МТV. Чтобы прославиться на музыкальном поприще тогда, надо было звучать на радио и на музыкальном ТВ. Поэтому вылез целый клан людей-паразитов, которые были посредниками между артистами и электронными медиа. Происходил такой круговорот. Сначала небольшой капитал артиста или его продюсера вкладывался в запись радиосингла или сьемку клипа. Потом все это исключительно по блату или за взятки разносилось по радио или ТВ. Артист становился популярным и начинал собирать «коммерческий урожай» – ездить на гастроли, давать концерты.